civil_engineer (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
civil_engineer) wrote2016-01-05 07:21 pm
civil_engineer) wrote2016-01-05 07:21 pm
«террористам не удастся заставить нас отказаться от ценностей нашей демократии»
Вместо эпиграфа: «У шведского посла был шофер индиец, и девять лет он возил посла. Иногда посол принимался завтракать сандвичами и предлагал их шофёру, тот отказывался очень вежливо и наконец на десятом году, когда посол опять пригласил его, смиренно объяснил, что он брамин и не может сидеть с послом за одним столом, так как посол принадлежит к низшей касте…»
А теперь, М. Веллер.
Вот об этих ценностях. Когда я имел счастье или несчастье – можно расценивать с двух сторон – беседовать с другом и любимым советником Франсуа Олланда, которые приезжал, помнится, прошлой зимой в Москву, встречался с людьми, беседовал — он вполне неплохо говорит по-русски. Он родом из Польши, избежал холокоста и так далее – то он говорил, что нужно активнее, понимаете, спасать беженцев, нужно активнее…, нужно слать больше судов, нужно не допускать, чтобы они тонули. И одновременно он выказывал сожаление: «Что же мы можем противопоставить их идеологии? Вы понимаете, ведь они так верят, что они способны взрывать себя. А какую идею можем мы противопоставить им? У нас нет такой идеи». То есть он не вовсе глупый человек. Он говорил вполне разумные вещи.
И когда я собственными ушами слышал и собственными глазами видел такого чудесного интеллигентнейшего датского профессора, разумеется, левого, как вся сегодняшняя западная профессура, разумеется, неосоциалиста – правильней всего сказать так – по мировоззрению, который говорил, что «ну, конечно, самое простое – наших граждан, которые поехали, повоевали на стороне ИГИЛ и теперь возвращаются – проще все их вообще не пускать в страну, а можно еще, вообще посадить в тюрьму. Но разве это можно, разве это правильно? Мы же должны помочь им адаптироваться в наше общество. Мы же должны помочь им стать равноправными гражданами».
Вот такова точка зрения этих ребят, и другая точка зрения не допускается. СМИ работают исключительно в этом направлении. И теперь представьте себе такой разговор с террористом, молодым человеком, считающим себя правоверным мусульманином, радикалистом с таким вот профессором, который объясняет ему: «Сейчас мы поможем адаптироваться тебе в нашем обществе». На что он получает вопросы: «А что ты можешь мне предложить, старая развалина? Вы живете в дряхлом, бесцельном, бессмысленном, безнравственном, совершенно никому не нужном обществе. Ваши женщины одеваются как шлюхи и ведут себя как шлюхи. У вас нет абсолютно никакой идеи. Вы не верите ни в кого и ни во что, хотя называете себя христианами, -знали наши предки христиан, они выглядели совсем иначе, — Все, что вы делаете – вы пытаетесь пользоваться благами. Благами вы пользуетесь, потому что веками обкрадывали всех нас, — искренне считают эти люди. – Так вот, ваше общество вообще не имеет право на жизнь! Общество развратников, общество безбожников, общество без будущего, общество, которое живет по правилам, противным Всевышнему! Да, мы согласны пользоваться вашими автомобилями, вашими компьютерами, айфонами. Более того, мы даже согласны пользоваться вашими женщинами, которые будут услаждать воина. Разумеется, на таких не женятся, потом их можно выбросить. Ну ладно, пока пусть будут. А вы все, неверные собаки, нам вообще не нужны. Или вы примете ислам и поймете, как надо жить, или мы вас убьем, или бегите, пока есть ноги и целы головы». Вот и вся беседа.
Дело в том, что у сегодняшнего ислама есть то, что называется надличностными ценностями; есть то, за что они готовы умирать. Я сформулировал давно и написал это на задней стороне обложки одной книги: «Когда нет, ради чего умирать – нет ради чего и жить». Потому что стоимость жизни измеряется тем, за что ты способен отдать свою жизнь, чтобы это оставалось без тебя, но оставалось людям, твоему народу, будущему. Если нет такого ничего, то, в общем, ты на земле живешь зря.
И вот христианство дошло до своего предела. Оно уже больше ничего не может. В сущности, идеология сегодняшнего христианства – это социально-потребительский онанизм. То есть пусть все будет так, как сейчас; пусть всем будет хорошо. Никто не должен напрягаться. Человеческая жизнь – священна. Все виды удовольствия – это священное право любого человека. И вот так должно быть, и, пожалуйста, не надо никаких трудностей и никаких войн, и мы дадим это всем.
А вы спрашивали, хотят ли они это взять? А вы уверены, что это и есть главная ценность?
Так вот это большая ошибочка, что вы примете на свою площадь в свою страну мигрантов, дадите им все, отнесетесь к ним как к равным, приподнимите их — и они станут как вы, и вы сольетесь в братской любви. Не сольетесь. Они вас сольют совсем в другое место.
Фокус в том, что хотя тот самый Джон Ролз, который тоже англичанин, который – та самая «Теория справедливости» – в 71-м году, которая стала библией политиков, юристов Запада, говорил: «Мы поставим такой опыт. Вот отношения между людьми. Если мы исключим зависть…». Он исключит зависть! Он изменит человеческую природу. Он уберет из человеческой психики стремление к самоутверждению. Потому что стремление к самоутверждению имеет два аспекта: позитивный и негативный. Позитивный – стать самому выше все. Негативный – сделать всех ниже себя.
Вот негативная половина – стремление к самоутверждению и называется завистью. Вот Ролз решил взять искусственного человека, и на искусственном человеке построить, с точки зрения, искусственную справедливость – то, что мы сейчас имеем.
Так вот, ни в Англии, ни во Франции, ни в Германии, товарищи турки, курды, арабы, пакистанцы, которые имеют все те же права, что и коренные, а иногда и больше, иногда и предпочтительное право имеют, они отнюдь, за небольшим исключением, не горят любовью к аборигенам и своим благодетелям этих стран. Они в глубине души их ненавидят. Потому что, когда англичанин, француз, немец – это все равно – человека, который приехал из страны более бедной, из страны культуры более низкой, ставит на свой уровень, и помогает ему жить, и относится к нему подчеркнуто, как к равному, в глубине души, в подсознании у него все равно остается это чувство: «Вот я хороший человек, потому что ты-то, в общем, ну… туповатей меня, ты, в общем, ниже меня, ты, в общем, на все это право имеешь, потому что я тебе позволил. Я вот хороший парень и отношусь к тебе как к равному, хотя, в общем, мог бы и НЕРАЗБ».
А вторая сторона это отлично понимает. Даже если к ней так не относятся, так не думают, она все равно это понимает, и думает она: «Погоди, белая сука, будет и на нашей улице праздник. Ишь, благодетели! Они мне разрешают существовать рядом с собой. Я буду существовать вместо тебя! Вот тогда посмотрим, какими глазами ты будешь смотреть на меня, а я на тебя». Это вы из человека не вышибете. Это не относится к творческому, хорошему, какому-то высоко энергетичному умному меньшинству, но к большинству это относится, уверяю вас, в полной мере – поговорите с психологами.
И во Франции, где СМИ, как практически везде на Западе, принадлежат исключительно левым, и про сирийцев, палестинцев, ливийцев, египтян и прочее можно говорить только хорошее или ничего, вот вдруг случилось такое несчастье. И понимаете, что они говорят? Это хорошо спланированный заговор, который был осуществлен на уровне НЕРАЗБ за границей, но опирался на какие-то внутренние силы тоже.
Вот одновременно с печалью, естественной болью, естественным сочувствием, естественной какой-то скорбью, унынием естественным испытываешь чувство огромного презрения и брезгливости к великой и прекрасной некогда стране, населенной великим, талантливым некогда народом. Потому что полтора десятка пацанов – полтора десятка! – с автоматами Калашникова и взрывчаткой могли поставить на уши и затерроризировать весь Париж. Это они с кем воевать-то собрались, товарищи французы? Их же, действительно, по выражению Стругацких на улице перочинными ножиками резать будут. И вот сейчас они опять собираются все сплотиться. Против кого сплотиться? Против нескольких пацанов, которые решили пожертвовать жизнью и убить как можно больше неверных. Ну и как они сплотятся?
Понимаете, когда выдвинули тезис о запрете коллективной ответственности, они думали, что они большие гуманисты. Прям-таки последователи товарища Сталина: «сын за отца не отвечает». Вот это отсутствие коллективной ответственности ну оно разве что только почему-то на Германию не хочет распространяться. Вот уже вышли на пенсию немцы, которые родились после войны, и все равно почему-то они должны разделять чувство вины за преступления Германии во время Второй мировой войны. Они младенцами были. Они, в общем, по случайке выжили, что союзники их не разбомбили. А разбомбили от пол-Германии в щебень. Но это-то дети, в чем виноваты? — А, нет – вот коллективная… А все остальное – совершенно не виноваты.
То есть современный интеллектуал, он должен, придав лицу значительное и скорбное выражение, сказать: «О! Это средневековая поэзия! О! Это Джон Дон, человек не остров, а часть континента, поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол». При этом дурак с образованием не перестает быть дураком. Он ничего не понимает. Умение, видите ли, понимать – это умение встроить случай, факт, единичную конкретику во всю общую систему взаимных причинно-следственных связей. Когда ты в одной иголке видишь всю мозаику. Понять – это когда разведчик-аналитик сидит в чужой стране под крышей какой-то клерка, какой-то фирмы, не делает ничего, кроме того, что он с утра до ночи читает газеты этой страны. И он видит, что резко подпрыгнули акции одной компании, втрое выросла ее капитализация. Он начинает рыть, что за компания. А она импортирует титан, а титан – то стратегической сырье, которое идет на элементы подлодок, ракет, авиации и прочее. И из этого следует, что страна собирается наращивать свой военный потенциал – вот из повышения акций этой компании. Вот этим отличается «понимать» от «знать». Знал-то это любой дурак, который читал биржевую сводку.
Так вот, образованный дурак знает, а понимать – не понимает. Он не понимает той элементарной вещи, что любой террорист – это коготь от тигра, это одна присоска от одного щупальца спрута. А разбираться надо со всем организмом, потому что этого террориста кто-то родил, выкормил, воспитал, кто-то вложил ему в голову эти идеи, кто-то научил его владеть оружием, а кто-то это оружие дал, кто-то привлек его к этой организации, а кто-то дал ему этот план, а кто-то согласился дать ему убежище, а кто-то подогнал ему машину на место преступления. Вот все это и должно быть ликвидировано.
То есть на самом деле весь этот терроризм – это ведь партизанская война. Но эта партизанская война идет в интереснейших небывалых условиях, когда могучее, до зубов вооруженное государство говорит единичным слабым, плохо вооруженным партизанам: «Вы знаете, во-первых, не волнуйтесь. Все ваши соплеменники, все ваши единоверцы абсолютно никак не пострадаю, их никто не тронет. Во-вторых, если вы будете захвачены живыми, вашей жизни, вашей безопасности ничего не угрожает. Вам гарантируется жизнь, хорошее отношение. Вы будете сидеть в евротюрьме с трехразовым питанием с душем, с прогулками. Ничего страшного. А потом, может быть, ваши друзья захватят самолет заложников, и тогда вас обменяют — ну мы вас тогда и выпустим из тюрьмы. Так что давайте, ребята, действуйте!»
Вот примерно так выглядит современная борьба с терроризмом. Как борьба с терроризмом выглядела раньше? Когда в 2002 году палестинские террористы захватили храм Рождества Господня в Вифлееме, то была бы устроено, допустим полтораста лет назад – ни приведи боже, мы не фашисты, мы против, мы ужасаемся – было бы устроено такое избиение мусульман во всех христианских странах, что те, которые живьем добежали бы до исторической родины, считали бы себя счастливыми людьми, и своим правнукам велели бы больше не совершать подобного.
Нет! В результате с этими террористами велись переговоры. Вы их привезли Европу – получайте! Вы же этого хотели.
Ну, действительно, задумались о том, что, может быть, немножко закрыть границы… То есть, вы понимаете, какая прелесть! Один прибыл в качестве сирийского беженца в Грецию – зарегистрировали. Еще один — был нормальный французский гражданин, он был француз. Он не был французом! Во-первых, он был мусульманин, во-вторых, он был араб, и только в третьих — ну его было французское гражданство. Вот такова была самоидентификация этого человека, вопреки лжи, которую изрыгают из себя левые идеологи, которые занимаются самоубийством, при этом разводят руками: «Ну как же так! Мы же хотели всего хорошего».
Что можно сделать, по моему мнению. Во-первых, впаять пожизненное заключение Олланду, как соучастнику этого массового убийства, как человеку, ответственному за обстановку, где это стало возможным. Он же обещал всем всё, в том числе, религиозным меньшинствам, сексуальным меньшинствам. Благодаря голосам мусульман он прошел в президенты. Они оказались маленькой гирькой на чаше весов. Чтобы он сидел до скончания века, и чтобы 1700, только известных спецорганам Франции бойцов ИГИЛа с французским гражданством были как минимум отправлены в Кайену, где бы они подохли на тех самых помеси рудников и перечных плантаций – и ничего иного.
Люди заявляют: «Да, мы будем отрезать вам головы». А им говорят: «Ну, мы будем за вами наблюдать, но мы поможем вам встроиться в общество».
С этим самоубийством можно кончать только жесткими методами. И в данном случае псевдодемократия оказывается абсолютно губительная. Всему свое время.
M. Veller
А теперь, М. Веллер.
Вот об этих ценностях. Когда я имел счастье или несчастье – можно расценивать с двух сторон – беседовать с другом и любимым советником Франсуа Олланда, которые приезжал, помнится, прошлой зимой в Москву, встречался с людьми, беседовал — он вполне неплохо говорит по-русски. Он родом из Польши, избежал холокоста и так далее – то он говорил, что нужно активнее, понимаете, спасать беженцев, нужно активнее…, нужно слать больше судов, нужно не допускать, чтобы они тонули. И одновременно он выказывал сожаление: «Что же мы можем противопоставить их идеологии? Вы понимаете, ведь они так верят, что они способны взрывать себя. А какую идею можем мы противопоставить им? У нас нет такой идеи». То есть он не вовсе глупый человек. Он говорил вполне разумные вещи.
И когда я собственными ушами слышал и собственными глазами видел такого чудесного интеллигентнейшего датского профессора, разумеется, левого, как вся сегодняшняя западная профессура, разумеется, неосоциалиста – правильней всего сказать так – по мировоззрению, который говорил, что «ну, конечно, самое простое – наших граждан, которые поехали, повоевали на стороне ИГИЛ и теперь возвращаются – проще все их вообще не пускать в страну, а можно еще, вообще посадить в тюрьму. Но разве это можно, разве это правильно? Мы же должны помочь им адаптироваться в наше общество. Мы же должны помочь им стать равноправными гражданами».
Вот такова точка зрения этих ребят, и другая точка зрения не допускается. СМИ работают исключительно в этом направлении. И теперь представьте себе такой разговор с террористом, молодым человеком, считающим себя правоверным мусульманином, радикалистом с таким вот профессором, который объясняет ему: «Сейчас мы поможем адаптироваться тебе в нашем обществе». На что он получает вопросы: «А что ты можешь мне предложить, старая развалина? Вы живете в дряхлом, бесцельном, бессмысленном, безнравственном, совершенно никому не нужном обществе. Ваши женщины одеваются как шлюхи и ведут себя как шлюхи. У вас нет абсолютно никакой идеи. Вы не верите ни в кого и ни во что, хотя называете себя христианами, -знали наши предки христиан, они выглядели совсем иначе, — Все, что вы делаете – вы пытаетесь пользоваться благами. Благами вы пользуетесь, потому что веками обкрадывали всех нас, — искренне считают эти люди. – Так вот, ваше общество вообще не имеет право на жизнь! Общество развратников, общество безбожников, общество без будущего, общество, которое живет по правилам, противным Всевышнему! Да, мы согласны пользоваться вашими автомобилями, вашими компьютерами, айфонами. Более того, мы даже согласны пользоваться вашими женщинами, которые будут услаждать воина. Разумеется, на таких не женятся, потом их можно выбросить. Ну ладно, пока пусть будут. А вы все, неверные собаки, нам вообще не нужны. Или вы примете ислам и поймете, как надо жить, или мы вас убьем, или бегите, пока есть ноги и целы головы». Вот и вся беседа.
Дело в том, что у сегодняшнего ислама есть то, что называется надличностными ценностями; есть то, за что они готовы умирать. Я сформулировал давно и написал это на задней стороне обложки одной книги: «Когда нет, ради чего умирать – нет ради чего и жить». Потому что стоимость жизни измеряется тем, за что ты способен отдать свою жизнь, чтобы это оставалось без тебя, но оставалось людям, твоему народу, будущему. Если нет такого ничего, то, в общем, ты на земле живешь зря.
И вот христианство дошло до своего предела. Оно уже больше ничего не может. В сущности, идеология сегодняшнего христианства – это социально-потребительский онанизм. То есть пусть все будет так, как сейчас; пусть всем будет хорошо. Никто не должен напрягаться. Человеческая жизнь – священна. Все виды удовольствия – это священное право любого человека. И вот так должно быть, и, пожалуйста, не надо никаких трудностей и никаких войн, и мы дадим это всем.
А вы спрашивали, хотят ли они это взять? А вы уверены, что это и есть главная ценность?
Так вот это большая ошибочка, что вы примете на свою площадь в свою страну мигрантов, дадите им все, отнесетесь к ним как к равным, приподнимите их — и они станут как вы, и вы сольетесь в братской любви. Не сольетесь. Они вас сольют совсем в другое место.
Фокус в том, что хотя тот самый Джон Ролз, который тоже англичанин, который – та самая «Теория справедливости» – в 71-м году, которая стала библией политиков, юристов Запада, говорил: «Мы поставим такой опыт. Вот отношения между людьми. Если мы исключим зависть…». Он исключит зависть! Он изменит человеческую природу. Он уберет из человеческой психики стремление к самоутверждению. Потому что стремление к самоутверждению имеет два аспекта: позитивный и негативный. Позитивный – стать самому выше все. Негативный – сделать всех ниже себя.
Вот негативная половина – стремление к самоутверждению и называется завистью. Вот Ролз решил взять искусственного человека, и на искусственном человеке построить, с точки зрения, искусственную справедливость – то, что мы сейчас имеем.
Так вот, ни в Англии, ни во Франции, ни в Германии, товарищи турки, курды, арабы, пакистанцы, которые имеют все те же права, что и коренные, а иногда и больше, иногда и предпочтительное право имеют, они отнюдь, за небольшим исключением, не горят любовью к аборигенам и своим благодетелям этих стран. Они в глубине души их ненавидят. Потому что, когда англичанин, француз, немец – это все равно – человека, который приехал из страны более бедной, из страны культуры более низкой, ставит на свой уровень, и помогает ему жить, и относится к нему подчеркнуто, как к равному, в глубине души, в подсознании у него все равно остается это чувство: «Вот я хороший человек, потому что ты-то, в общем, ну… туповатей меня, ты, в общем, ниже меня, ты, в общем, на все это право имеешь, потому что я тебе позволил. Я вот хороший парень и отношусь к тебе как к равному, хотя, в общем, мог бы и НЕРАЗБ».
А вторая сторона это отлично понимает. Даже если к ней так не относятся, так не думают, она все равно это понимает, и думает она: «Погоди, белая сука, будет и на нашей улице праздник. Ишь, благодетели! Они мне разрешают существовать рядом с собой. Я буду существовать вместо тебя! Вот тогда посмотрим, какими глазами ты будешь смотреть на меня, а я на тебя». Это вы из человека не вышибете. Это не относится к творческому, хорошему, какому-то высоко энергетичному умному меньшинству, но к большинству это относится, уверяю вас, в полной мере – поговорите с психологами.
И во Франции, где СМИ, как практически везде на Западе, принадлежат исключительно левым, и про сирийцев, палестинцев, ливийцев, египтян и прочее можно говорить только хорошее или ничего, вот вдруг случилось такое несчастье. И понимаете, что они говорят? Это хорошо спланированный заговор, который был осуществлен на уровне НЕРАЗБ за границей, но опирался на какие-то внутренние силы тоже.
Вот одновременно с печалью, естественной болью, естественным сочувствием, естественной какой-то скорбью, унынием естественным испытываешь чувство огромного презрения и брезгливости к великой и прекрасной некогда стране, населенной великим, талантливым некогда народом. Потому что полтора десятка пацанов – полтора десятка! – с автоматами Калашникова и взрывчаткой могли поставить на уши и затерроризировать весь Париж. Это они с кем воевать-то собрались, товарищи французы? Их же, действительно, по выражению Стругацких на улице перочинными ножиками резать будут. И вот сейчас они опять собираются все сплотиться. Против кого сплотиться? Против нескольких пацанов, которые решили пожертвовать жизнью и убить как можно больше неверных. Ну и как они сплотятся?
Понимаете, когда выдвинули тезис о запрете коллективной ответственности, они думали, что они большие гуманисты. Прям-таки последователи товарища Сталина: «сын за отца не отвечает». Вот это отсутствие коллективной ответственности ну оно разве что только почему-то на Германию не хочет распространяться. Вот уже вышли на пенсию немцы, которые родились после войны, и все равно почему-то они должны разделять чувство вины за преступления Германии во время Второй мировой войны. Они младенцами были. Они, в общем, по случайке выжили, что союзники их не разбомбили. А разбомбили от пол-Германии в щебень. Но это-то дети, в чем виноваты? — А, нет – вот коллективная… А все остальное – совершенно не виноваты.
То есть современный интеллектуал, он должен, придав лицу значительное и скорбное выражение, сказать: «О! Это средневековая поэзия! О! Это Джон Дон, человек не остров, а часть континента, поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол». При этом дурак с образованием не перестает быть дураком. Он ничего не понимает. Умение, видите ли, понимать – это умение встроить случай, факт, единичную конкретику во всю общую систему взаимных причинно-следственных связей. Когда ты в одной иголке видишь всю мозаику. Понять – это когда разведчик-аналитик сидит в чужой стране под крышей какой-то клерка, какой-то фирмы, не делает ничего, кроме того, что он с утра до ночи читает газеты этой страны. И он видит, что резко подпрыгнули акции одной компании, втрое выросла ее капитализация. Он начинает рыть, что за компания. А она импортирует титан, а титан – то стратегической сырье, которое идет на элементы подлодок, ракет, авиации и прочее. И из этого следует, что страна собирается наращивать свой военный потенциал – вот из повышения акций этой компании. Вот этим отличается «понимать» от «знать». Знал-то это любой дурак, который читал биржевую сводку.
Так вот, образованный дурак знает, а понимать – не понимает. Он не понимает той элементарной вещи, что любой террорист – это коготь от тигра, это одна присоска от одного щупальца спрута. А разбираться надо со всем организмом, потому что этого террориста кто-то родил, выкормил, воспитал, кто-то вложил ему в голову эти идеи, кто-то научил его владеть оружием, а кто-то это оружие дал, кто-то привлек его к этой организации, а кто-то дал ему этот план, а кто-то согласился дать ему убежище, а кто-то подогнал ему машину на место преступления. Вот все это и должно быть ликвидировано.
То есть на самом деле весь этот терроризм – это ведь партизанская война. Но эта партизанская война идет в интереснейших небывалых условиях, когда могучее, до зубов вооруженное государство говорит единичным слабым, плохо вооруженным партизанам: «Вы знаете, во-первых, не волнуйтесь. Все ваши соплеменники, все ваши единоверцы абсолютно никак не пострадаю, их никто не тронет. Во-вторых, если вы будете захвачены живыми, вашей жизни, вашей безопасности ничего не угрожает. Вам гарантируется жизнь, хорошее отношение. Вы будете сидеть в евротюрьме с трехразовым питанием с душем, с прогулками. Ничего страшного. А потом, может быть, ваши друзья захватят самолет заложников, и тогда вас обменяют — ну мы вас тогда и выпустим из тюрьмы. Так что давайте, ребята, действуйте!»
Вот примерно так выглядит современная борьба с терроризмом. Как борьба с терроризмом выглядела раньше? Когда в 2002 году палестинские террористы захватили храм Рождества Господня в Вифлееме, то была бы устроено, допустим полтораста лет назад – ни приведи боже, мы не фашисты, мы против, мы ужасаемся – было бы устроено такое избиение мусульман во всех христианских странах, что те, которые живьем добежали бы до исторической родины, считали бы себя счастливыми людьми, и своим правнукам велели бы больше не совершать подобного.
Нет! В результате с этими террористами велись переговоры. Вы их привезли Европу – получайте! Вы же этого хотели.
Ну, действительно, задумались о том, что, может быть, немножко закрыть границы… То есть, вы понимаете, какая прелесть! Один прибыл в качестве сирийского беженца в Грецию – зарегистрировали. Еще один — был нормальный французский гражданин, он был француз. Он не был французом! Во-первых, он был мусульманин, во-вторых, он был араб, и только в третьих — ну его было французское гражданство. Вот такова была самоидентификация этого человека, вопреки лжи, которую изрыгают из себя левые идеологи, которые занимаются самоубийством, при этом разводят руками: «Ну как же так! Мы же хотели всего хорошего».
Что можно сделать, по моему мнению. Во-первых, впаять пожизненное заключение Олланду, как соучастнику этого массового убийства, как человеку, ответственному за обстановку, где это стало возможным. Он же обещал всем всё, в том числе, религиозным меньшинствам, сексуальным меньшинствам. Благодаря голосам мусульман он прошел в президенты. Они оказались маленькой гирькой на чаше весов. Чтобы он сидел до скончания века, и чтобы 1700, только известных спецорганам Франции бойцов ИГИЛа с французским гражданством были как минимум отправлены в Кайену, где бы они подохли на тех самых помеси рудников и перечных плантаций – и ничего иного.
Люди заявляют: «Да, мы будем отрезать вам головы». А им говорят: «Ну, мы будем за вами наблюдать, но мы поможем вам встроиться в общество».
С этим самоубийством можно кончать только жесткими методами. И в данном случае псевдодемократия оказывается абсолютно губительная. Всему свое время.
M. Veller
no subject
И вот, когда великий Чингисхан распространял пределы своей империи повсюду, и до Египта, то одна из его групп… я сейчас забыл имя его родственника в следующем колене, который проходил эту территорию. Ему рассказали, конечно, про Старца Горы, и он заинтересовался: как это так? Ему сказали, что он совершенно непобедим, его все бояться. Короче, гору взяли, всех перебили. Старца в железной клетке привезли показать великому повелителю, после чего удавили – всё. И больше там никогда не было терроризма.
no subject
И верите ли, те уроды, которые говорят: «Главное – не тяжесть наказания, а его неотвратимость» — ну, это одна из бредятин, одна из форм наглой лжи современных либералов… Перевелись бандиты после того, как задействовали этот закон. Те, кого не перестреляли, перестали быть бандитами. Они очень боялись залететь под эту статью. Вот, понимаете, такая история.
no subject
svet77
Михаил!
Вы так мучаетесь в нашей стране,где чудовищная коррупция,злой и кровавый Путин,который ест на завтрак младенцев,беззаконие,люди глупы и наивны-совки,что с них взять!
Но что же вы так мучаетесь?
Вас ждет не дождется Родина-Эssтония!!!! Совершенная независимая европейская страна! Никаких проблем там нет!
Что же не совершите свой подвиг и никак не уедете из России?
Vadim024 Хайфа.Израиль
Вы так восхищаетесь и поддерживаете российскую власть и оскорбляете всех кто её критикует то почему живете в Израиле,а не возвращаетесь в Россию,где могли бы помогать властям в их борьбе с оппозицией.
no subject
no subject
no subject
no subject
А переварят ли немцы арабов - это ещё неизвестно. Немцам национализм не разрешают - по историческим причинам. А без него не переварят.
no subject
no subject
Это радует. Но всегда ли так происходит? Достаточно одного прокола...
no subject
«террористам не удастся заставить нас отказаться от ц
no subject
И ведь вроде сам же пишет и сам верно подметил, цитирую: " Потому что, когда англичанин, француз, немец – это все равно – человека, который приехал из страны более бедной, из страны культуры более низкой, ставит на свой уровень, и помогает ему жить, и относится к нему подчеркнуто, как к равному, в глубине души, в подсознании у него все равно остается это чувство: «Вот я хороший человек, потому что ты-то, в общем, ну… туповатей меня, ты, в общем, ниже меня, ты, в общем, на все это право имеешь, потому что я тебе позволил. Я вот хороший парень и отношусь к тебе как к равному, хотя, в общем, мог бы и НЕРАЗБ»" ---
---> вот это отношение действительно есть и оно действительно чувствуется. не на словах, на словах часто всё ок. а на языке тела, жестов и мимики. и тон, с каким обращаются и иностранцу, зачастую совсем иной.
потому что когда относятся ПОДЧЁРКНУТО КАК к равному - то это же просто кривляние на публику, состоящую из таких же кривляк, типа посмотрите все, какой я хороший и толератный. а отношение к людям, о которых речь, всё равно именно как к неравным. и мало того, что их эти кривляки-леваки просто врут безбожно, то получается, что они ещё и используют беженцев для повышения своего ЧВС. и вот именно за это их ненавидят. за то что все эти их красивые слова НЕ подтверждаются делом.
и даже если правильный книксен сделают и пакистанцу, но всё равно это не такой книксен, какой делают "своим" - и это тоже видно и заметно. самые умные конечно плюнут и разотрут, но и их терпение не вечно, увы.
у мусульман это ещё наклыдывается на их менталитет и впитанное с молоком матери отношение к неверным - вот и получаем то, что получили.
сейчас какую немецкую газету ни открой, какой новостной канал ни вклюци - везде политическая борьба и все, как один использую т тему беженцев в СВОИХ интересах. а люди как сидели в палатках в ожидании доков по полгода - так и сидят.
no subject
Этих "беженцев" надо не размещать в дармовых государственных квартирах, а отправлять на родину, иначе Европа получит ещё миллион либо потенциальных террористов, либо молчаливо поддерживающую их среду.
no subject
no subject
no subject
Люблю людей, которые любят простые решения...
no subject
no subject
no subject